2-й КРАСНОГВ. Пущай оживает, их в общую яму всех… Одну уже зарыли, душ сорок. Некоторые еще дышали.
1-й КРАСНОГВ. Та ну? Дышали?
2-й КРАСНОГВ. Один дуже стонал. Ничего, всех засыпали.
ВАРТОВИЙ. А один, сукин сын, хитрый, притворился мертвым. Его, значит, хотели оттянуть в сторонку. А он, это, как вскочит, весь в крови, морды не видно, побили прикладами. Да как кинется до наших, да зубами. Впился, как бешеная собака, оторвать нельзя. Его бьют винтовками, а он уже без памяти впился зубами и висит. Так, подлец, и помер. Кусок тела вырвал.
1-й КРАСНОГВ. От проклята душа! Оттак вони нашого брата повсiгда. Помiра, а таки вирве в тебе шматок тiла.
СIНIЦИН. (Виходить, за ним залiзнодорожник.) Свободен. Больше не водить. На два часа перерыв.
ВАРТОВИЙ. Свободен без провожатых?
СIНIЦИН. Без. (Виходить в дверi до передпокою.)
ЗАЛIЗНОДОРОЖН. (З тим же переляканим лицем за ним.)
ВАРТОВИЙ. Ну, свободны и вы, товарищи.
1-й КРАСНОГВ. Ну, только, ми тоже без провожатых. (Смiється й бере свою рушницю.)
2-й КРАСНОГВ. (Також бере.) Ох, да и спать же буду! Устал, как пес. Три ночи ни на минуту не спал.
1-й КРАСНОГВ. Я з неделю вже не сплю. Та й ще не спав би з неделю, аби передушить усiх буржуїв. Вичистить до ноги, щоб i духу їхнього не пахло. Чисто всiх, з дiтьми, з жiнками…
2-й КРАСНОГВ. Чтоб и на расплод не осталось? (Поглядають на Софiю.)
1-й КРАСНОГВ. Атож! А тих українцiв дак не то що розстрiлювать, а просто живими всiх у яму й засипать. От вам самостiйна Україна, от тепер оддiляйтесь од Росiї. Верно! Другого способу на їх нема.
Надворi залп. Жiночий приглушений крик. Всi кидаються до вiкна. Софiя також.
1-й КРАСНОГВ. Ага, самостiйного гiмназистика "ослободили". А та, а та що виробляє!
ВАРТОВИЙ. Помешалась… Поет, смеется. Ах, ти… вишь беда какая вышла. Бедная!
1-й КРАСНОГВ. Та й її слiд би тоже… Що їх жалiть? Вони нас жалiли? От нехай тепер самi покуштують. Усiх вирiзать, проклятих!
2-й КРАСНОГВ. Дда-а… Тронулась умом. Надо было отпустить малаго.
1-й КРАСНОГВ. Куда пустить?! Кого? Варняка чортзна-що. З тих малих повиростають великi, то вони нам покажуть. Ходiм лучче! (Виходять.)
Вартовий i 2-й красногвардеєць iдуть за ним.
СОФIЯ. (Сама. Дивиться у вiкно. Потiм непокiйно ходить по хатi. Хоче йти до дверей у передпокiй, але роздумує i рiшуче сiдає чекать. Надворi чується знов залп. Софiя схоплюється, хоче бiгти до вiкна, але зупиняється й сiдає.)
ГРIНБЕРГ. (Входить задиханий, але оживлений, в пiдняттю, простяга обидвi руки Софiї, швидко пiдходить до неї.) Ради Бога, извините, товарищ, что задержал вас. Невозможно было вырваться. Здравствуйте, дорогая! С победой, с торжеством пролетарского дела!
СОФIЯ. (Вiтається.) Я до вас у важнiй справi. Я не хотiла вам по телефону…
ГРIНБЕРГ. Ну да, ну да… Конечно. Ну? Что? А? Жарко было ночью А? А как они, мерзавцы, удирали! А? Это было прямо таки великолепн. Мы их били, как куропаток. Да ведь банды хулиганов, жуликов. Ну, вы н-очень волновались ночью? Ваш дом не пострадал? Я думал о вас и, представьте, делал все, что мог, чтоб снаряды не летели в вашу сторону. Я даже…
СОФIЯ. (Нетерпляче.) Я дуже дякую вам, але я хочу попрохати вас…
ГРIНБЕРГ. Знаете что, товарищ: говорите по русски, ей-Богу, теперь как-то не до этого. Вы меня извините, но момент слишком важный и торжественный, что ли, чтоб…
СОФIЯ. (Рiзко.) Хорошо. Я буду говорить так, как вам хочется.
ГРIНБЕРГ. Не так, как мне хочется, а…
СОФIЯ. Дело в том, что ночью при мне на квартире красногвардейцы арестовали моего отца и брата. Они находятся здесь, в этом штабе. Их хотят расстрелять.
ГРIНБЕРГ. Вашего отца и брата? За что? Ведь они, вы говорили, рабочие.
СОФIЯ. Да, но они украинцы. Вiльнi козаки.
ГРIНБЕРГ. Вильные козаки? Гм! Они здесь?
СОФIЯ. Да. Я насилу упросила подождать с казнью до вашего прихода.
ГРIНБЕРГ. (Стурбовано.) То есть как? В каком смысле?
СОФIЯ. Я сподiваюсь, що ви їх визволите.
ГРIНБЕРГ. Ах, товарищ, да оставьте вы хоть в эту минуту ваше украинофильство. И как вы, право…
СОФIЯ. (Тихо, зцiпивши зуби.) Я ошиблась. Я надеюсь на вашу помощь.
ГРIНБЕРГ. В качестве кого они арестованы?
СОФIЯ. В качестве врагов, конечно. Что за вопрос?
ГРIНБЕРГ. (Рiзко.) Я понимаю. Но они кто: офицеры, солдаты, вольные казаки, гайдамаки?
СОФIЯ. Вольные казаки. Я ведь сказала вам.
ГРIНБЕРГ. Вольные казаки? Так что ж я могу сделать? Я ничем не могу помочь. Мы издали приказ: всех "вильных" казаков расстреливать. Это злейшие враги рабочих. Провокаторы, изменники, разбойники! Это негодяи, которых всех до одного…
СОФIЯ. Товарищ, я говорю с вами о своем отце и брате! От огульной характеристики вы могли бы воздержаться.
ГРIНБЕРГ. Извиняюсь. Очень извиняюсь. Я понимаю ваше положение. И мне очень-очень досадно, что именно вам я не могу помочь. Именно вам. Но согласитесь сами, товарищ, я иначе не могу. Почему освободить вашего отца и брата и не освободить всех? Потому что они ваши родственники? У меня самого — брат контрреволюционер. Но если его поймают, я не буду стараться освобождать его. Борьба. В социальной войне нет ни отца, ни матери, ни братьев. Братья — все социально угнетенные, враги — все угнетатели. Я понимаю, вы как женщина… И потом стоящая далеко по своему социальному положению от борющихся низших классов.