Как я уже писал, в КП(б)У я вступил только в апреле 1919 года, выдержав кандидатский стаж в течение, кажется, 2—3-х месяцев. Деникинские войска я встретил Богодуховским полком, который организовал вместе с т. Колядко и местным военным комиссаром. Сначала я непосредственно участвовал в трех боях под Краснокутском против дроздовцев, потом под Богодуховом. Когда полк наш был разбит, я влился красноармейцем в один из отрядов Сумского направления (в Лебединский полк) и, наконец, в 13-ю армию.

Только под Орлом я попал в штаб 52-й дивизии политработником, но и здесь мне пришлось столкнуться непосредственно с неприятелем. Нач. штаба, изменив нам, убежал и подвел к незащищенному штабу неприятельских казаков.

Штаб был разбит. Перешедший на нашу сторону царский генерал Станкевич расстрелян, и только группа политработников прорвала казачье кольцо. Среди них был и я.

За это «дело» мы, вся группа, попали в Особый отдел 13-й армии. Нас обвиняли в «расхлябанности».

Продержав нас около месяца в гнилом подвале вместе с бандитами, контрреволюционерами и всякой иной сволочью, Особый отдел нашел, что мы невиновны, и нас выпустили.

Тогда началось наше наступление, и я с 13-й армией снова попадаю на Украину. Здесь меня прикомандировывают к политотделу Южного фронта, где я и работаю в редакционно-издательском отделе.

По мобилизации политработников на врангелевский фронт я попадаю во вторую конную армию. Здесь непосредственно на фронте я выпускаю прокламации к врангелевским солдатам и сотрудничаю в армейской газете.

С ликвидацией врангелевщины меня направляют на Кавказ во II конный корпус. Отсюда снова в Харьков.

Демобилизовался я распоряжением ЦК в феврале 1922 г., прослужив фактически в двух армиях — в царской и Красной — 7 с лишком лет.

С этого времени я работал: в Главполитпросвете, в Редакционном отделе, в изд. «Червоний Шлях» и на Харьковском паровозостроительном заводе. На завод я пошел добровольно с целью «освежиться» от удушливой нэповской атмосферы.

В настоящее время работаю членом редколлегии журнала «Червоний шлях», куда меня откомандировал ЦК как писателя.

Считаю нужным сказать еще, что, кроме боевой, партийной и советской работы, я с 1917 года вел и литературную работу. Сначала я писал т. н. агитки для плакатов и газет в стиле Демьяна Бедного. Потом, когда агитационный период революции закончился, я перешел к художественному творчеству. Написано мною сравнительно немало. Из более видных книг, вызвавших критические статьи по поводу моего творчества, следующие: «Молодість», «Досвітні симфонії», «Сині етюди», «Осінь». Печатал я свои вещи во многих советских журналах и альманахах. Статьи о моем творчестве можно найти в этих же журналах, в эмигрантской прессе, в американских изданиях. Более заметные из них: критиков Меженко, проф. Белецкого, Пилипенко, Доленго, Христюка, Якубского, Могилянского и т. д.

Такие мои рассказы и новеллы, как «Я», «Санаторійна зона», как сатиры на мещан с партбилетом «Свиня», «Лілюлі», «Колонії, вілли…» — расцениваются некоторыми товарищами как идеологически невыдержанные. Я с этим не согласен и считаю: нашу эпоху нужно показать во всех ее проявлениях и что мы нуждаемся в современном Гоголе, который вывел бы на сцену всех «Тяпкиных-Ляпкиных» нашей действительности. (Между прочим, «Тяпкин-Ляпкин» сидит во многих из нас и во мне самом, разумеется.)

Таков мой взгляд на современную литературу, и я не думаю, чтобы он имел свои корни в том идейном багаже, которым наделил меня когда-то мой отец.

Тут я вплотную подошел к последнему моменту моей автобиографии. Учитывая, что она предназначается для тройки по чистке партии, я считаю нужным сказать, как я себя чувствую в коммунистических рядах.

Идеологически, поскольку идеология вырабатывается главным образом интеллектом, я считаю себя выдержанным марксистом-коммунистом, но в психике я себя таковым не могу считать и считаю, что не вправе скрывать это. Нервное расстройство, физические недомагания, последствия воспитания в народническом духе часто в повседневной работе сказываются, и я нередко «шатаюсь» там, где надо действовать решительно. Так, например, я всегда больше симпатизировал так называемой «рабочей оппозиции»; так, например, работая в союзе пролетарских писателей — «Гарт», делая публичные выступления в рабочих и мещанских клубах, я считаю, что, исполняю партийные обязанности, и поэтому в последнее время не веду той работы, которую принято считать партийной. Все это мучает меня, и я бьюсь над таким вопросом — имею ли я право носить партбилет, не являюсь ли я балластом для партии? Не всегда я одинаково отвечаю на эти вопросы. И это понятно: во мне, романтике, мечтателе, — всегда происходит внутренняя борьба.

Во всяком случае я с большей уверенностью называю себя коммунаром, нежели коммунистом. Это прошу принять во внимание и сделать соответствующие выводы.

Н. Фитилев — (Микола Хвильовий)

20/XI—24 г.
Харьков