Несколько минут длится молчание.

— Он с малолетства был затейник! — задумчиво замечает, наконец, бабушка.

— Только эти затеи поопаснее прежних! — заметил один дяденька с глубокомысленным и решительным выражением большого, гладкого, как толока, лица.

— Заранее бы следовало принять меры, заранее!..— проговорил второй дяденька с ласковыми, приветливыми глазами и мягким голосом.

— Разве мы не принимали? — не без горечи возразил папаша.— Я употребил все средства и…

— И мы не можем упрекнуть себя в нерадении,— дополнила мамаша.

Старшая сестрица ничего не сказала, средняя тоже, но, глядя на них, с уверенностью можно было предположить, что первая тоже не могла упрекнуть себя в нерадении, а вторая, если и была виновата в нерадении, то уж никак не в сочувствии каким-нибудь затеям, исключая затей бально-романтических,— нисколько.

— Полно, полно горевать! — сказал дедушка.— Я все это устрою! Увидите!

— Как же Думаете устроить, папенька? — спросил дяденька с ласковыми, приветливыми глазами и мягким голосом.

— Побалую его чем-нибудь,— отвечал дедушка.

— То есть чем же чем-нибудь, папенька?

— Деньжонок дам!

— Помилуйте, папенька! Да это пагуба! — воскликнул дяденька с глубокомысленным большим лицом, у которого выступила густая краска на щеках при слове: «побалую».— Его следует проморить голодом, а не баловать!

— Да, мне тоже кажется…— начал папаша.

— Извини, что прерву тебя, Феофил,— сказал дяденька с ласковыми глазами и мягким голосом, прерывая папашу и лишая мамашу случая закруглить или пополнить фразу.— Прошу тебя, Помпей, не горячись,— обратился он к дяденьке с глубокомысленным лицом, решительным видом и, как оказывалось, непреклонным нравом.— Я полагаю, что «побаловать» вовсе не так неуместно в этом случае, как…

— Поощрять?..— рыкнул дяденька Помпей, багровея еще больше.— Поощрять?.. Если ты намерен следовать совету Нектария,— обратился он к папаше, сверкая глазами,— то мне остается только удалиться. Я не желаю поощрять без…

— Позволь мне выяснить свою мысль,— прервал дяденька Нектарий.

— Эта мысль, по-моему, безнравственная! Его голодом…

— Позволь мне уяснить… Папенька, которому мы все с наслаждением повинуемся, решил, что лучше всего не запугивать мальчика, а обойтись с ним мягко. Вы так решили, папенька?

— Так, так,— ответил дедушка, кивая головой.

— Я нахожу, что это практичнее всего. Феофил пробовал строгие меры… Ведь ты пробовал?

— Пробовал,— ответил папаша.

— И безуспешно?

— Безуспешно.

— Ты, вероятно, бил, да потом гладил! — раздражительно заметил дяденька Помпей.— Надо бить и не гладить.

— Так как строгие меры безуспешны, то следует, по-моему, принять другие,— продолжал дяденька Нектарий.— Я советую встретить его ласково, не упрекать, даже не брюскировать… Ты говоришь, что он теперь в какой-то лачуге, оборван? — обратился он к папаше.

— Да,— отвечал папаша.

— Что разрывает нам сердце!— дополнила мамаша.

— Сколько времени он так живет?

— С тех пор, как я его… удалил…

— С рокового дня Зининых именин, вот уже скоро два года…— дополнила мамаша.

— Значит, месяцев двадцать? В двадцати месяцах много дней и ночей для того, кто днем работает голодный и кому ночью голод спать мешает.

— Он так закалился! — воскликнула средняя сестрица.— Без перчаток, без галстука… Старшая сестрица сказала:

— Мне вчера Адель говорит: «Я встретила на улице кого-то, ужасно похожего на твоего брата; но это, верно, не твой брат?» И сама смотрит мне в глаза! Он и себя, и нас ужасно компрометирует!

— Не послать ли его в Крым? — предложила одна тетенька.— Annette Бочарову посылали, и помогло…

— Не поселить ли его в провинции? — предложила другая тетенька.— Написать к князю Борису Борисовичу, чтобы он устроил его у себя?

— По-моему, нечего тут церемониться! — прорычал дяденька Помпей.

— Кто-то сказал, что он закален, да? — начал дяденька Нектарий.— И покуда он в холоде, в голоде, в темноте и вонючей сырости, он будет закален! А вы пустите его в тепло и свет, дайте ему понюхать любимых его кушаньев, окутайте его мягкими покровами, повейте на него благоуханиями, и закаленность опадет! Зачем крутые меры, скандалы? Это вредно. Вредно для дела и для всех нас. Папенька прекрасно придумал, и я могу только удивляться папенькиному уму и гордиться, что я его сын!

С этими словами дяденька Нектарий взял руку дедушки и поцеловал, чем дедушка был очень тронут, а также и бабушка.

— Ты теперь меня понял, Помпей? — продолжал дяденька Нектарий, обращаясь к дяденьке Помпею.

— Я нахожу унизительным ухаживать за мальчишкой, который должен повиноваться приказаниям! — проворчал дяденька Помпей.

— Иногда необходимо делать уступки…

— Не ничтожному мальчишке!

— Дело касается всех нас, Помпей! Заметь это… Итак, все мы его встретим, как родное дитя, которое возвращается после долгой, тяжелой разлуки?

И дяденька Нектарий обвел все общество своими ласковыми глазами.