Уезжая, мурза Ислам-Бей повторил Дорошенко снова свои советы и обещанье похлопотать за него у татарского хана. Дорошенко сердечно благодарил его, но окончательного ответа не дал.
Несколько раз принимался он обсуждать с Богуном и с митрополитом Иосифом Тукальским, своим ближайшим советником, положение Украины, но прийти к окончательному решению они еще не могли.
Предстоял роковой шаг, и гетман невольно остановился перед ним.
Так прошло две недели.
Гетман ходил мрачный и молчаливый. Лицо его осунулось и потемнело; глаза горели затаенным, внутренним огнем. Словно тяжелая туча повисла над Чигиринским замком.
И в замке, и в Чигирине всюду разливалось то зловещее затишье, которое разливается в природе перед ужасной грозой.
Только молодой прелестной гетманши не коснулось ничуть общее настроение.
Стояли унылые серые дни. Мелкий дождик принимался идти несколько раз на день и снова утихал; не было ветра, чтобы разорвать скучную серую пелену, окутавшую все небо. Гетманша сидела в своем покое у окна и рассеянно низала на шелковые нити дорогие кораллы. Саня сидела тут же и прилежно продолжала начатую в пяльцах работу; хорошенькое личико гетманши выражало недовольство, скуку и раздраженье. Лицо Сани, слегка побледневшее за это время, было печально.
Саня молчала, но гетманша выражала вслух свое неудовольствие.
— И ты все молчишь, Саня! Ей-Богу можно подумать, что кто зачаровал весь этот замок! Молчат все, как будто их пришибло громом! От скуки, право, можно броситься в колодезь. И зачем только переехали мы в этот замок, видно, здесь никому не может быть счастья! Из груди Сани вырвался подавленный вздох.
— Вот и ты вздыхаешь, и все кругом вздыхают, — вскрикнула гетманша. — Ей-Богу, можно подумать, что покойник стоит где-нибудь в хате. Теперь вся значная польская шляхта выезжает из Чигирина.
— И слава Богу! — ответила тихо Саня.
— И слава Богу! — передразнила ее гетманша, — вот уж, право, не думала я, что из тебя ничего умного не будет. Поляки уходят, а мы с кем остаемся? С теми хвалеными казаками, которые прибыли с вашим преславным Богуном! Да ведь им легче схватить тура за рога, чем сказать приятное слово. И чего нападать на ляхов? До сих пор гетман жил с ими в мире и от того не было нам никакого худа. Когда-то они были ворогами, конечно, ну, а теперь уже не то. Зато уж таких лыцарей, как они, никогда не встретишь… Ах, уж такие пышные, шляхетные! — Гетманша перевела свой взгляд на Саню и вскрикнула с досадой. — Да что ж это ты все молчишь, да молчишь? Уж не больна ли?
— Нет, — ответила тихо Саня, — а так сумно… такое недоброе все "коиться" кругом.
— Ой, Боженьку! Ну, пусть бы об этом печалились уже гетман и казаки, а то и ты ту же песню!
— Кругом все толкуют о том, что ляхи хотят нас "запровадить" в неволю.
— Ну так что ж? Уж не думаешь ли ты отправиться послом к польскому королю? Пожалуй, — усмехнулась она, — я б от того не отказалась, только чтоб дали пышную ассистенцию Но нет, нет! — продолжала она уже более веселым тоном Я знаю — ты закохалась.
— Ясновельможная гетманша жартует, — смутилась Саня.
— Нет, нет! Скажи, в кого? Может, в Хмельниченка? Даром, что он монах, а молодой еще и с лица ничего, только все такой тихий, да смутный. Не люблю я таких!
— Бедный гетманенко, он вынес такую муку![9]
— Ну, вынес, вынес! А теперь же вызволили его, так о чем печалиться! Нет, нет! Я знаю, в кого ты закохалась — в Палия! Да, в него, в того молодого чорнявого, который прибыл с Богуном. Что же, он гарный и горячий, только настоящий медведь. Верно и его кто-нибудь зачаровал? — В голосе гетманши послышалась насмешливая нотка. — Или ты, может, закохалась в молодого Кочубея, — продолжала она, — вот в того, что прибыл недавно к гетману на службу?
— Куда мне до таких славных лыцарей, я и думать про них не смею, — проговорила печально Саня и еще ниже опустила голову.
— Вот уж славные лыцари, так славные! — вскрикнула насмешливо гетманша и продолжала слегка раздраженным тоном. — Нашла чем хвалиться! Настоящие "шмаровозы"! Как скажут какое-нибудь свое казацкое слово, так просто не знаешь, куда глаза "сховать"! А уж ваш хваленый Богун! И старый, и совсем не гарный, да еще и угрюмый какой, сидит себе словно сыч, и слова от него веселого не услышишь! Я надела свое новое перловое намысто, а он хоть бы одно словечко мне сказал, а говорит так грубо, просто совсем не шляхетно!
Гетманша сделала презрительную гримаску и, прищуривши глазки, продолжала медленно:
— Вот Самойлович не им чета. И лицом, и голосом, и словом — всем взял! Настоящий лыцарь шляхетный!
На лице гетманши появилась нежная улыбка; она потянулась, как кошечка, и произнесла с томным вздохом:
— Хотя бы приехал, что ли? Ведь он говорил, что будет к нам скоро назад.
Она помолчала и затем прибавила тихо с лукавой улыбкой:
— Говорил, что всякая былинка тянется к солнцу. Разве я похожа на солнце? Потешный какой! — и гетманша рассмеялась веселым, задорным смехом.