— Да стой! Ты не про то, — прервала Орыся своего словоохотливого "коханця" на самом страшном месте его фантастического повествования, — передал ли ты этому Мазепе, что Галина, та самая, что спасла его от смерти, гостит здесь у нас и ждет его с нетерпением?

— Как не передать — передал!

— А он же что, когда услыхал про Галину? Обрадовался?

— Чи обрадовался?.. Вот про это я запамятовал…

— Да разве не видно и без спросу… Что он, когда ты сказал?

— Он, кажись, встал и хотел что-то крикнуть слугам, а тут и вошла в покой панна полковникова… Эх, славная панна! Пышная да гордая, а "красуня", — так страшно и взглянуть: брови, как пьявки, щечки, как мак, а стан..

— Ты смотри, на панянок не заглядывайся! — прервала его вздрогнувшим от досады голосом Орыся.

— Да я ничего, это только к слову, — ухмылялся Остап.

— То-то, — к слову… Что ж она, эта твоя пышная красавица?

— Она-то? Подошла к Мазепе, положила этак на плечо ему руку и сказала, что она его никуда не пустит, что без нее, мол, теперь и "кроку" не сделает.

— Ну, а он что? — вскрикнула с ужасом Орыся.

— А он! Что ж он? — Сел, взял ее за руку — и ничего.

— "Ой, лышенько"! — простонала огорченная и пораженная до глубины души этой новостью подруга Галины. — Несчастная да горемычная доля моей "квиточкы"! Наплачется она на своем веку и стает, как свечечка! "Закохався", видно, Мазепа твой в панну, а бедную девчину из головы выкинул. Того нужно было и ждать! Чтобы пан, да еще пышный шляхтич, и помнил сиротливое сердце, что изнывает в тоске по нем? Да никогда с роду-веку! Все ихние обещания и клятвы вилами на воде писаны! Стоит после этого верить вам, черти клятые! — даже выругалась Орыся.

— Не все ж черти, — обиделся было Остап.

— Все! — топнула ногой девчина и прибавила серьезно: — Слушай, Остапе! Если так, то ты ни слова не говори Галине про Мазепу: это известие убьет ее, бедную… а лучше еще, — и не показывайся пока на глаза. Я постараюсь ее выпроводить поскорей в степь, в их "зымовнык"; там, быть может, в глуши, вдали от людей, она мало-помалу забудет свое горе.

Так и сделали. Остап, обнявши еще несколько раз свою невесту, ушел, а Орыся, возвратясь к Галине, сообщила ей, что она решила погостить у нее на хуторе хоть недельку, так как ей самой без Галины ужасно тоскливо, что она в последнее время потому и держала себя так странно, что хотела нарочито поссориться даже, чтоб заглушить эту тоску, да вот не пересилила.

Галина была растрогана до слез признанием своей подруги и бросилась к ней на шею.

Теперь уже Орыся не только не удерживала у себя подруги, а напротив, даже торопила отъезд; но из Правобережной Украины все еще не получалось благоприятных известий.

В ожидании прошла еще неделя; в продолжение ее Орыся почти ежедневно виделась со своим милым, но его самого свой двор не пускала. На этих свиданиях они, между прочим условились перебраться через Днепр в одно время и встретиться где-либо в степи, будто случайно.

Наконец пришли и давно желанные вести: батюшка их добыл из верного источника и сообщил, что татаре все уже соединились с войском Дорошенко, и что теперь путь в степи совершенно безопасен.

В тот же день был решен и отъезд, только вечером, чтобы в сумерки переехать Днепр; сам батюшка пожелал проводить своих дорогих гостей и свою дочь на тот берег.

После обильного "пидвечирка" все уселись чинно в светлице, чтобы сотворить последнее крестное знамение на дорогу и проститься. Настала минута тишины, вызванная молитвенным настроением и отъезжающих, и провожающих.

Вдруг, нежданно, негаданно раздался у хаты конский топот. Все вздрогнули и в тревоге вскочили, поглядывая в недоумении друг на друга. Но не успел никто из них дать себе какой-либо отчет в значении этого топота, как дверь распахнулась и на пороге ее появился статный шляхтич, в сопровождении вельможной панны…

Все окаменели.

А Галина, взглянув на этого шляхтича, не помня себя, не сознавая, что делает, вскрикнула: "Иван!" — и бросилась к вошедшему с рыданием на грудь.

Вельможная панна побледнела, как полотно, и, отшатнувшись, ухватилась за наличник двери…

LXIII

Марианну до того поразила, и поразила неприятно, эта безумно-восторженная встреча какой-то простенькой девчиной Мазепы, что она, чувствуя бессилие взять себя в руки, сослалась на неотложную необходимость разведать о чем-то в селении и сейчас же ушла из светлицы. И батюшка, и Сыч были тоже смущены всей этой неожиданностью, растерянно просили панну полковникову отдохнуть с дороги, но она, поблагодарив за гостеприимство, отказалась воспользоваться им, пока не покончит своих спешных дел.

Выходя из светлицы, Марианна бросила еще раз пытливый взгляд на Мазепу и заметила, что, при всем смущении, лицо его горело и сияло от счастья; стремительно вышла она в сени, на "ганок", и поспешила вскочить на своего коня, тут же наткнулась на двух девчат, стоявших под коморою: блондинка, убежавшая мгновенно из хаты, после пламенной встречи с Мазепой, плакала теперь на груди у брюнетки, но, очевидно, не от горя, а от избытка радости.