— Эти странники именем Христовым пришли ради подаяния, — оправдывался какой-то хорунжий, заведовавший, очевидно, стражей перед брамой, — прежде оделяли здесь странников.

— Прежде, — вскрикнул нагло Тамара, — прежде, а не теперь, не при мне! Теперь именем Христовым придет сюда и всякий "шпыг", и предатель, и бунтовщик. Эти шельмы и послами прикидываются, да плохо кончают! — заключил язвительно Тамара. Странники все время только низко кланялись, с выражением кротости и мольбы на умиленно испуганных лицах; но послушник и кланяясь не спускал глаз с Тамары; он заметил, что у Тамары левая кисть руки перевязана черным платком и придал этому значение, а при последней фразе его глаза молодого послушника словно больше потемнели на побледневшем лице.

— Вот повести их в челядню, да раздеть чисто и осмотреть, — тогда наверное дознаемся, какие это странники и что в их котомках. — произнес резко Тамара, словно отдавая приказ.

В толпе произошло недовольное движение, сменившееся гробовым, угрюмым молчанием. Старший странник выпрямился и закусил губу; в глазах его сверкнул зловещий огонь; младший послушник как-то съежился, словно хищный зверь перед смертоносным скачком, и судорожно запахнул подрясник, оставив правую руку под ним. Длилась минута напряженного ожидания; Тамара сам как-то смешался и отступил робко на шаг.

— Ясновельможный пане, — заговорил, наконец, старший странник, овладев собою, — что мы из самого. Ерусалима идем, от Вифлеемской пещеры и гроба Господня, тому доказательством будут вот эти "святощи", вынесенные нами из богоспасаемых мест… Мы сами наши котомки развяжем и покажем все ясновельможному панству.

— Вот заковать бы вас в кандалы с вашими святощами, да посадить в лехи, чтобы без дозволу не шлялись, тогда бы узнали, почем ковш "лыха", — все еще запугивал странников гетманский есаул, но уже в более мягкой форме, — вот только что мое сердце отходчиво, да не хочется и рук марать.

— Да пошлет Господь ясновельможному пану, — промолвил смиренным и покорным голосом странник, — за его доброе ласковое сердце почет и всякую славу и все то, что панская, душа пожелает; обидеть божьих людей всякому вольно, —беззащитные ведь мы, как дети, — только за обиду нашу воздаст и святое небо, и земля грешная, а пострадать нам во благо, — на то мы и свою жизнь отдаем.

Слова странника произвели сильное впечатление на слушателей, по толпе пробежал сочувственный говор и затих в общем вздохе. Послушник бросил на странника благодарный взор.

Странник же между тем развернул котомку свою и начал добывать из нее разные скляночки и свертки.

— Вот песок святой с горы Голгофы, где Христа жиды распинали. Если носить щепотку этого песку под пятою, то никакая "хвороба" через нее не проступит, никакой наговор через нее не пробьется.

— А почем он? Нельзя ли нам хоть по щепотке? — протянулось несколько рук к сверточку и со стороны атаманья, и даже со стороны челяди.

— Да и мне бы, — добавил веско и Тамара.

Странник начал делить песок между публикой, получая и злотые, и гривны, и пятаки.

— А вот, — продолжал он, — кремешки из Вифлеемской пещеры, помогают всякой жене при родах, столочь их только и выпить в чарке горилки.

Теперь уже женщины потянулись за этим чудодейным снадобьем и при помощи мужей и братьев добыли себе по камешку.

— А вот колючки с терновника, — объяснял дальше странник, — что на главе Христовой был. Если хоть крохотку этой спичечки зашить кому-нибудь в одежу, то будет тот такие муки терпеть, каких и сатана не придумает. А вот кусочек от древа Иудина, кто проглотит его, тот неминуемо удавится.

Тамара невольно почувствовал какую-то внутреннюю дрожь при этих словах и заявил сейчас страннику:

— Этих вещей, которые идут на пагубу человеку, ты, старче Божий, не смей раздавать, мало ли кому во вред их может направить злоба людская.

— Справедливо слово твое, ясновельможный пане, — ответил странник, — я и сам их берегу только для показу крещеному миру. А у меня больше припасено "святощив" на добро всякому. Вот Богородицыны кораллы от лихорадки "пропасныци", вот ливанский орешек от глаза, а вот гвоздь с креста Господня от всякого поранения. *

Молодой послушник впился в глаза Тамаре и следил за выражением лица его при всякой фразе странника, от его внимания не скрылся страх Тамары при объяснении странником значения шипов терновых и древа Иудина, а также и блеснувшая в глазах есаула радость при последней фразе.

— А вот живящая и целющая вода из слез Богородицы, — поднял пузырек странник, — всякая рана от нее заживает.

— Вот, пане есауле, как раз для твоей раны снадобье, — отозвался стоявший ближе к Тамаре хорунжий.

— Пустое! — бросил небрежно Тамара, вспыхнув почему-то от смущения.

— А, пан есаул ранен? Когда, где? — заинтересовались и другие офицеры, обступая Тамару.

— Да, царапнул кудлай на охоте, — неохотно ответил Тамара.

— Когда ж вельможный пан охотился? Где? Мы и не знали! — недоумевали товарищи.