— Разум твой, брате мой, блистает, как месяц, — пробовал убедить его гетман, — если постучишь к нему, то он скажет, что это самая удобная минута разгромить врага, он ошеломлен теперь страхом, и если слепая ночь опасна для вас, то она еще больше навеет ужасов врагу.
— Это так, — заметил Нурредин, — но вон показался двурогий месяц и нам нужно сотворить молитву. У нас много потерь, трупов своих мы не можем оставить на поле. Завтра, при блистательном солнце, мы соединим свои силы, враг никуда не уйдет…
Как ни пробовал гетман подвинуть к атаке Нурредина, тот упорно стоял на своем, сознавая, что и самые мурзы не согласятся на ночное нападение… Дорошенко хотел поехать еще к главному вождю, султану Калге, но рассчитал, что и там встретит такой же отпор.
С досадой он отъехал назад, утешая себя тем, что враги окружены действительно со всех сторон такими силами, от которых им не уйти, а помощи неоткуда было им ждать, хотя Собеский и распускал ложные слухи, будто с часу на час к ним прибудет и король, и молодой Вишневецкий.
Дорошенко поскакал во взятую Богуном крепостцу, чтобы осмотреть позиции и сделать распоряжение к последнему штурму.
По дороге Палий ему рассказывал, как ляхи их хотели застращать.
— Много смеху было, ясновельможный гетмане, как добрались до тех валов! Смотрим, кругом торчит видимо-невидимо гармат, ну, известно, морозом сыпнуло "поза шкурою"… Как ревнули ж эти все жерла, так мы и присели, только они по дурному выпалили, поверх голов шугнуло, а мы тогда бурей на них, накрыли "гармашив", а их погнали… Только, ясновельможная мосць, подумай, какие это были гарматы?.. Простые, обсмоленные "вулыкы"… они их поставили на колесах, да через них из мушкетов и палили… Ха, ха! Выдумали, чем пугать! Да мало того, уже когда мы дрались за валы, так они в нас бросали обсмоленными "барылкамы"…
— Бедные, — улыбнулся и Дорошенко, — видно у них и пороху уже нет совсем, как и харчей.
Гетман обнял Ботуна и долго не выпускал из объятий.
— Друг мой, орел Украины! — говорил он взволнованным голосом. — Ты оплот вашей бедной, раздвоенной отчизны, на тебя вся моя надежда… Эх, если бы еще приручить нам и другого орла, Сирко, если бы победить долею нашей неньки его узкую ненависть, тогда бы втроем "збудувалы" такую свою хату..
— На Бога надейся, — промолвил растроганным голосом Богун, — жаль только, что остановили сегодня "завзятцив".
Взятые пленные были допрошены тут же и все единогласно показали, что уже третий день в их лагере настоящий голод и мор, что замок хотя и каменный, но все прочие постройки деревянные, и если подзамчье сжечь, то сгорит и замок.
— Значит они у нас в шапке, — успокоился совершенно Дорошенко и, сделав распоряжение, чтоб пушки обращены были все на подзамчье и чтобы расставлена везде была "варта", пригласил к себе Богуна, писаря и есаула на вечерю. Длинны осенние вечера, а ночи еще длиннее. В палатке гетмана ярко горят канделябры, восковые свечи топятся и накипают темно-желтыми сосульками; мутное пламя колеблется от врывающегося в палатку холодного ветра и красноватым мигающим светом выхватывает из тьмы оживленные лица собеседников.
Вечеря уже отошла, но кубки еще полны темной ароматной влаги, да и в пузатых сулеях и темных серебряных жбанах она искрится золотистым отливом. Говор собеседников звучит веселыми нотами и прерывается иногда молодым смехом; юные герои опьянены восторгом победы и с воодушевлением передают ее отдельные эпизоды.
Лицо— гетмана озарено улыбкой высокого счастья. Даже угрюмое выражение усеянного морщинами лица Богуна заменилось отблеском радости.
— Да, — говорил вдохновенно гетман, — завтрашний день решит нам долю Украины. Быть может, это утро будет рассветом счастья и блага многострадальному нашему люду. Шляхетская, панская гидра не скоро после этого удара поднимет свои головы, а нам нужно будет воспользоваться этим моментом и отделиться от нее навеки. Когда бы только Бог помог завтра…
— Да уже этих войск и самого Собеского, ясновельможный наш батьку, и не считай — все они в "жмени"! — выкрикнул задорно Палий, подняв сжатый кулак.
— Так-то оно так, — кивнул головою Богун, — а все-таки вернее бы было, если бы теперь вечеряли в замке.
— Д-да, заупрямились мурзы, не захотели возобновить нападения, как я ни упрашивал, — дергал Дорошенко с досадой свою бородку "янычарку", запущенную лишь на подбородке. — О, этот Нурредин — хитрая собака, глаза у него так и бегают… Даже Калга наклоняет ухо к нему.
— Ох, доверять-то им трудно, — вздохнул Богун, — одно слово "невира". Нашу ведь братию считают они за собак; им и Коран не только дозволяет нас обманывать, а даже дает большую награду за всякого обманутого или убитого христианина.
В это время в палатку вошел встревоженный гетманский джура и объявил, что соседнее село все в огне.
Действительно, из-за откинутой полы палатки виднелось яркое зарево, от которого зловеще багровело темное небо.
— Уж не поляки ли зажгли для отводу, а сами прорвались? — вскочил встревоженный гетман и вышел стремительно из палатки.