— Скучно здесь! А ночью даже страшно. Ты знаешь, что здесь на воротах сын гетмана Богдана, Тимко, повесил свою мачеху…
— Господи! Страх какой! За что же?
— За то, что она изменила его батьку. Говорят, — по ночи она здесь по комнатам ходит… ее видели… видишь: она этот палац устраивала, так, говорят, и теперь "доглядає".
— Ой, лелечки! — вскрикнула Саня и даже закрыла глаза рукой, — так я теперь буду бояться и выйти вечером.
— То-то же! А ты говоришь — пышный палац. Что с его пышности, когда здесь души человеческой не видно! В нашем будынке, здесь же в Чигирине, мне гораздо веселее жилось, когда Петро был еще генеральным есаулом. Вернется, бывало, ко мне из похода, прибежит хоть на денек, на два и не насмотрится на меня, в глаза мне заглядывает, не знает чем угодить! Соберется к нам "вийськове товарыство", пойдут всякие размовы, да "жарты", да смех! А Петро мой лучше всех! Что слово скажет, так словно "квитку прышпылыть"!.. Все за его словом, как овцы за "поводырем", а я, бывало, очей с него не свожу! А теперь вот уж и гетманом стал, — чего бы больше желать? А он стал хмурый, да скучный, все один сидит, или советуется с мурзами, да со старшиной.
— Гетман озабочен… ждет каких-то вестей из Варшавы.
— А чем озабочен? Чего ждет? Сам выдумывает себе тревоги! Уже и все бунтари усмирены, и король утвердил его. Тут бы и жить да радоваться, а он… — гетманша досадливо бросила иглу и, надувши губки, произнесла капризно: — Право, мне было гораздо веселее в нашем старосветском будынке, а здесь так тихо да "нудно", просто хоть и не одевайся и не выходи в парадные покои… Один только немой мурза.
— Ха-ха! Хорош немой! — засмеялась Саня. — Он так "джергоче" да белками ворочает, что просто страшно. Только ничего не поймешь.
— А ты бы его полюбить не могла?
— Ой, ненько! — засмеялась еще пуще панна. — Да он бы съел меня и косточки захрустели!
— Ну, съел бы не съел, а коли обнял бы… — прищурилась гетманша и живо прибавила, — а он на тебя все поглядывает.
— Ой, не говори, ясновельможная, такой черный, да бородатый… Небось молоденького да "гарного" пани мне и не предложит?
— Кого же бы это? Тут молодых и не бывает совсем: только татарские мурзы, а то сивоусая старшина или монахи и попы.
— А помнишь, ясновельможная, того молоденького, со светлыми усиками, посла, что проездом от Бруховецкого у нас был?
— Какого? — вспыхнула слегка гетманша.
— Да вот того, что пани гетманова сама хвалила и ждала…
— А, ты, верно, говоришь про Самойловича, — протянула небрежно гетманша, усиливаясь скрыть поднимавшееся беспричинно волнение, — да, он ничего себе… Только ты ошиблась, не я ждала его, а гетман: этот посол должен был привезти какие-то интересные новости от Бруховецкого или Бруховецкому, что-то такое…
Разговор прервался. Панна принялась за работу усерднее, заметив в тоне гетманши какое-то недовольство, а гетманша мечтательно призадумалась.
Вошедшая "покоивка" нарушила воцарившуюся тишину.
— Не соизволит ли ваша ясновельможность осмотреть ковры, которые ткут для вашей гетманской милости? — обратилась она с почтительным поклоном к гетманше, — старшая коверщица не решается без вашего указания ставить кайму.
— Мне что-то не хочется, — потянулась лениво гетманша. — Поди ты, Саня, выбери что-нибудь, или стой, пусть лучше сюда принесут.
— Тут еще пришли скатерщики и ткачи, хотят сдать работу и получить новую пряжу.
— Зови всех их сюда, — заговорила веселее гетманша, заинтересовавшись сообщением покоевки, — да пусть и работу несут сюда.
Девушка вышла и через несколько минут возвратилась в сопровождении трех женщин и двух мужчин.
Вошедшие остановились у порога, низко поклонились гетманше и пожелали ей доброго здоровья.
— Спасибо, спасибо, — ответила приветливо гетманша и обратилась к пожилой женщине, повязанной намиткой. — А ну-ка, Кылыно, покажи, что ты там хочешь сделать с ковром?
— Да вот, ясновельможная, не знаю, какие обводы ему дать, какие ее мосць больше понравятся? Горпына, Хвеська! Распустите "кылым".
Девушки, державшие ковер, встряхнули его и, поднявши высоко, распустили перед гетманшей.
— Ох, лелечки, — вскрикнула с восторгом Саня, — да какой же он прелестный, да какой яркий!
— Тебе так нравится, — улыбнулась гетманша, — ну, так постой, мы тебе его в приданое дадим, ищи только жениха хорошего, справим "весилля", да повеселимся вволю!
— Эге, эге, — подтвердила старая Килина, — вот скоро минут Петровки, тогда и за "весиллячко". Пора уже, пора! Да и женихов нечего искать, сами придут, — диывчина, как зрелое яблочко.
Старики, пришедшие со скатертями и полотнами, также почтительно подтвердили это мнение.
Саня застыдилась; девчата рассмеялись; все собеседники и сама гетманша оживились. Пошли шутки и смех. Сане подбирали разных женихов. Гетманша уверяла, что мурза просит гетмана, чтобы он окрестил его и дал ему "пид зверхнисть" казацкий полк с "чорнявою" полковницей в придачу, а мурза гетману первый друг…