За ужином Остап должен был рассказать всем снова и о политических событиях, и о чигиринской жизни. Во время этого рассказа он не раз бросал в сторону стоявшей поодаль Орыси такие счастливые и горячие взгляды, что видно было, что он сгорает от нетерпения передать кое-что еще и этой девчине, но передать так, чтобы никто не подслушал его важных вестей. Однако ни Сыч, ни о.Григорий, по-видимому, не принимали в расчет желаний Остапа, так как расспросам их, казалось, не предвиделось конца. Между прочим, Остап сообщил им, что, по ходатайству Мазепы, его назначили хорунжим гетманской надворной команды, а от этого заявления он перешел к восхвалению Мазепы. Слушателям было передано все, — и о повышении Мазепы, которым гетман наградил его за необычайные заслуги, и о постепенном возрастании его влияния в Чигирине. Затем Остап передал им, что Мазепа прислал через него всем гостинцы и поклоны, что теперь сам он не может приехать и потому послал за себя его, Остапа, чтобы он рассказал всем о его житье-бытье и сообщил, что, как только окончится великое "еднання отчызны", он, Мазепа, сейчас приедет к ним на хутор.

За каждым словом Остапа растроганный Сыч кивал седой головой и повторял неверным голосом:

— Спасибо! Спасибо! Дай ему Бог здоровья… и всего такого… за добрую память!

А Галина, прижавшись к Орысе, ловила каждое слово, не отрывая от Остапа настороженных глаз, когда же Остап сказал, что Мазепа обещает непременно приехать к ним, — она забыла все и, восторженно всплеснув руками, с громким криком:

— Приедет, приедет? Ты не обманываешь меня? — бросилась к Остапу.

— Приедет, приедет! — отвечал с улыбкой Остап, любуясь прелестным личиком девушки. — А тебе, пане добродию, — прибавил он. обращаясь к Сычу, — пересылает пан генеральный писарь еще этот лыст!

С этими словами Остап передал Сычу письмо Мазепы. При слове "лыст" лицо Сыча приняло какое-то важное, сосредоточенное выражение.

— Лыст? Гм! — произнес он озабоченно и, перевернувши его в руках, посмотрел вопросительно на о.Григория.

Лицо последнего смотрело также сосредоточенно и необычайно серьезно.

С минуту все молчали.

— Ну, бабо, ты проводи с хлопцами на сеновал казаков, да устройте их там получше, — произнес Сыч, — а вы, дивчата. возьмите хорунжего в пекарню, пусть обогреется возле печи. а мы тем часом прочтем здесь с панотцом письмо.

Баба с работниками и с прибывшими с Остапом казаками вышла на двор, а девчата с Остапом — в пекарню.

LXXVIII

Орыся, остановившись в сенях, припала к груди Остапа, обвила его шею руками и горячо прижалась к нему.

Долго стояли они так в сенях, не замечая ни холода, ни мороза, долго осыпал ее Остап горячими поцелуями, долго шептал ей нежные, несвязные слова, — наконец Орыся опомнилась первая.

— Стой, годи! — произнесла она, кокетливо отстраняя головку и пробуя высвободиться из объятий Остапа, — идем в хату!

— Поспеем еще, голубка! "Занудывся" ведь за тобой — смерть! — прошептал горячо Остап.

— Так и поверила сразу! Мало ли в Чигирине краль и красунь! Думаю, и очи послепли, смотрячи на них.

— Послепли, правда, да только не через них.

— А через кого ж?

— Сама знаешь!

— Как же! Как же!

— Не веришь! Да ведь тебя только одну люблю, сердце мое, голубка моя! Теперь уж мы с тобою не расстанемся, теперь уже я поеду с моей жиночкой молодою в Чигирин.

— "Не дуже хапайся"! Еще батько не отдаст.

— Отдаст, отдаст! Ему и пан Мазепа о том пишет. Теперь уже ты моя, моя навеки! — И Остап еще крепче прижал к себе Орысю.

От этих слов, от этого горячего, объятия сердце Орыси забилось быстро-быстро, к щекам прилила горячая волна крови.

— Пусти, задушишь, ей-Богу! — произнесла она смущенно, отстраняя Остапа.

— Не пущу, зирочка моя ясная, квиточка моя, счастье мое! — шептал Остап, прижимая ее еще крепче, еще горячее.

— Закричу, ей-Богу!

— Не закричишь! — и, привлекши к себе ее головку, Остап зажал ей рот горячим поцелуем.

Когда Остап с Орысей вошли в пекарню, где их терпеливо поджидала Галина, — щеки Орыси горели ярким румянцем, а глаза сверкали тем молодым счастьем, которое блещет ярче самых дорогих бриллиантов.

— Ну, дивчино, — обратился Остап к Галине, — "переказував" тебе пан Мазепа, чтобы ты не журилась без него, а поджидала бы его к себе в гости. Уж он так скучает по тебе, что и Господи! Когда бы не "справы", так ветром бы прилетел сюда!

— О, Господи! — воскликнула Галина, и по лицу ее разлился нежный розовый румянец. — Правда? Правда, ты не обманываешь меня?

— Ну, да и чудная ж ты, дивчино, — усмехнулся Остап, — и с чего бы это я выдумал обманывать тебя? Еще наказывал он мне пересказать тебе все про него, чтобы ты знала, как он живет в Чигирине, и "дарункы" прислал тебе "розмаити", чтоб ты не скучала, дожидаючи его.

— "Дарункы"! — вскрикнула совсем по-детски Галина.

— Еще и какие, вот увидишь! Да и тебе, Орысю, есть значный "дарунок", — подмигнул лукаво Орысе бровью Остап и вышел из хаты. Через несколько минут он возвратился назад с большими свертками, которые положил на лаву. Девушки обступили его.